Коллеги, сегодня мы открываем новую рубрику нашего полярного сайта — Дневники экспедиций #дневникиэкспедиций. Сегодня мы публикуем первую часть дневника экспедиции сестер Кузнецовых — Александры и Алины Кузнецовой, художников и членов РГО.
#дневникиэкспедиций
«Я полюбил эту огромную страну, раскинувшуюся вширь и вдаль, как море, от Урала до Тихого океана, с её обширными равнинами и горами, с замёрзшими берегами Северного Ледовитого океана, пустынным привольем тундры и таинственными дебрями тайги, волнистыми степями, синеющими лесистыми горами и кое-где живущими на безграничных пространствах группками людей»
Фритьоф Нансен
Я сижу на развалинах прошлого и смотрю вдаль. Взгляд упирается в чёрные сопки и дорогу, спускающуюся с перевала. Она проходит через Иультин и уходит ещё дальше в Арктику. Я вспоминаю весь наш путь сюда с самого начала…
***
Есть на одном из бесчисленных краёв России один любопытный памятник. Это небольшой, чуть выше человеческого роста, бетонный круг с вырезанными в нём словами на русском и английском: «Знак солнца в бесконечном движении, символизирующий конец старого, начало нового дня». Этот знак стоит в тундре на вечной мерзлоте под жёлтым солнцем, ходящим по горизонту кругами, так, что становится непонятно, какое сегодня число день и недели. Именно здесь человек теряет представление и времени и сливается с вечностью.
Был уже вечер, но солнце светило, как днём. Мы ехали уже несколько часов от посёлка на вахтовке по пыльной ухабистой дороге, такой же жёлтой, как и знак пересечения полярного круга и 180 меридиана, как и холодное тундровое солнце. Стояло самое начало июля, воздух был чуть прогрет, но по всему уже ощущалось дыхание лета: тундра зеленела, пестрела полярными маками, багульником и маленькими бело-розовыми цветами. Кое-где уже попадались большие и пропитанные водой подберёзовики, а ярко-голубые ленты рек то и дело взрезали этот жёлто-коричневый пейзаж. Мы ехали дальше. Сейчас позади остался уже и Эгвекинот, и синяя арка на Полярном круге. Вдруг водитель резко затормозил и мы вышли из машины. Перед нами стоял оленевод, у него было тёмное лицо, изрезанное десятками глубоких морщин и чёрные длинные волосы с сильной проседью.
— По Амгуэме сплавляться? – спрашивает он нас, ставя руки козырьком над глазами и щурясь от солнца. – Вы аккуратнее, недавно там два человека утонуло. А стадо моё там, сейчас проезжать будете – посмотрите.
Пастух не соврал и через некоторое время мы и правда остановились неподалёку от стада оленей. Они безмятежно паслись, не обращая внимания на сильный пронизывающий до костей ветер. Солнце освещало спины и бока животных, делая их совсем золотыми. Оленей очень хотелось погладить, но они сразу вставали и переходили на другое место, чуть только видели человека; а ещё через несколько минут мы уже вновь тряслись в вахтовке, которая теперь остановится только в посёлке Амгуэма. Засыпая, я подумала, что для полного счастья мне не хватало только увидеть яранги. В ту же минуту в окно я увидела две яранги, стоявшие рядом друг с другом, как брат с сестрой. Мы были уже в Амгуэме.
Фотографии Александры Кузнецовой https://vk.com/id5576053
Ночью небо окрасилось в нежно-розовый цвет, но уже утром стало ярко-синим, каким оно бывает в Москве под конец бабьего лета; ветер резал прозрачную гладь Амгуэмы, делая реку ребристой. Мы сели в лодки и они податливо закачались под нашей тяжестью, вёсла с приятным плеском окунулись в воду – путешествие в Иультин, самый большой заброшенный посёлок Чукотки началось. В ту же самую минуту ветер задул чуть сильнее, чем на берегу и лодку немедленно развернуло вправо. Затем влево. Потом опять вправо. Впрочем, скоро ветер решил изменить направление и задул с удвоенной силой к берегу, увлекая наше судно за собой. Промучившись так с час, решено было пристать к берегу. По реке шла сильная рябь, но на берегу ветер не чувствовался с такой силой, как на воде. Через час погода не изменилась, через два – тоже. Обидно было бы ночевать лишь в нескольких километрах от предыдущего лагеря, поэтому мы сидели на берегу и терпеливо выжидали погоду под равнодушным чукотским небом. Наконец, через несколько часов, уже под вечер ветер стих и мы вновь сели в лодки и погребли вперёд. Теперь нас не сносило уже так сильно к берегу, однако, двигались мы по-прежнему не больно-то быстро. При каждом взмахе весла вода стекала прямо на колени и в резиновые сапоги, изначальная функция которых (сохранять ноги сухими) теперь уже утратила абсолютно всякий смысл. Наконец, ведущая лодка пристала к какому-то сомнительному пустынному берегу; остальные две последовали их примеру. Как только я встала с насиженного места в лодке, тут же горько пожалела об этом. Оказывается, на моей одежде скопилось немало воды, которая, повинуясь земному притяжению, тут же литрами хлынула в без того уже мокрые сапоги. Теперь меня мокрым хомутом облепляли мокрые штаны и куртка, а перчатки я могла отжимать, просто сжимая руки в кулак. Тело немедленно покрылось противной гусиной кожей, а зубы застучали, издавая неприлично громкий стук. Но чашу надо всегда выпить до дна и узнать, что самая горечь находится именно там. Примерно эти чувства я испытала, когда наш руководитель почему-то направился обратно к лодке и сел в неё: был уже вечер, было холодно… Но дорога, а точнее река, звала вперёд и мы повиновались этому зову, о чём я ничуть не пожалела, ведь в скором времени начался закат. Я думаю, что закаты лучше всего смотреть с середины реки, ведь оттуда открывается прекрасный вид на оранжевое небо, в которое врезаются синие верхушки сопок; вода умиротворённо плещет за бортом, а ты равномерно взмахиваешь веслом под этим оранжевым небом и движешься к этим синим сопок, которые выросли некогда из земли, как из волшебного ларца. На рассвете же природа вновь меняет облик и предстаёт в своём другом обличии. По небу растекаются нежные розовые акварельные краски, а сопки уже не такие резкие, они неяркого голубого цвета с мягко размытым контуром вершин. Ночь – удивительное время для наблюдений за полярной природой…
Когда мы причалили, наконец, к берегу для ночёвки, было уже пять утра и нас ожидал неприятные сюрприз: один из гермомешков открылся и все вещи, лежащие там, промокли.
Хорошее утро бывает, когда просыпаешься в любимом тёплом спальнике «Пингвин» в большой жёлтой басковской палатке в непонятное время в непонятное время суток – солнце на Чукотке круглосуточное и на ночь его не выключают. Я потягиваюсь, кряхтя вылезаю из палатки … и застываю в удивление. Зажмуриваюсь и вновь открываю глаза. Нет, не показалось. Стою я посреди тундры в самом эпицентре барахолки: на земле лежат, раскинув ноги, пяток пар штанов, распятые куртки, шапки, кое-где ароматной чёрной кучкой прилегли носки. Да, так начинается утро, когда ты на сплаве, если погода солнечная, конечно. А то утро было солнечным: на низком голубом небе кое-где проплывали белые облачка, солнышко ласково и даже как-то тепло светило, под боком мелодично плескалась Амгуэма – словом, красота!
После традиционной походной каши ( век бы её не ела!) начинаем перебирать вещи. Оказывается, вчера промокли не только мы с нашей одеждой… В пакеты с бывшими леденцами страшно руку засунуть, а печенье превратилось в угрожающего вида бежевую кашу с торчащими зелёными и оранжевыми цукатами. Пришлось вытаскивать эту гремучую смесь на полиэтиленовый пакет сушиться. Затем начинаем осматривать лодки: в каждой плещется целый Байкал, приходится вычерпывать его. Чтобы так не было постоянно, мы мастерим из кусочка пенки отбойники– небольшие круги, которые надеваем на вёсла: часть воды таким образом отрикошечивает обратно в Амгуэму, а не колени и в сапоги. Наконец, всё готово и мы садимся в лодки. Взмах весла, другой, третий – и боль в руках с непривычки притупляется, а затем и вовсе пропадает. Да и как не пропасть, когда вокруг Чукотка! Исторически сложилось так, что я не люблю слов «красоты» и «речушка», но, если бы любила, то сказала бы примерно следующее: красивая, не очень бурная речушка разрезала зелёную тундру, как голубая лента, а неяркие сопки справа и слева вносили в пейзаж гармонию, как инь и янь. Красоты здесь необыкновенные!
Амгуэма сегодня спокойная, поэтому, после обычных теперь упражнений – греби вправо! Нет, влево теперь! — мы идём прямо. Временами даже получается класть весло на колени и секунд тридцать наслаждаться скоростью течения. Ровно до тех пор, пока лодку не начинает опять заносить в какую-нибудь сторону. Через какое-то время меня сотрясает чудовищный зевок, затем ещё один. Пытаюсь облокотиться щекой на весло и немножечко подремать, но лодка сразу почему-то начинает прибиваться к берегу; нельзя спать. Тут же я понимаю простую сплавную мудрость: когда погода плохая, то спать не хочется, но тогда всем плохо; когда погода хорошая – хочется спать. «А как хорошо бы сейчас пешком было идти» — с тоской думаю я и вновь начинаю грести влево. Через некоторое время мы причаливаем к крутому берегу на обед. После нескольких часов в лодке необыкновенно приятно пройтись пешком, чтобы размять ноги. На берегу стоит балок, столь милый сердцу каждого местного путешественника. Пользуясь не частым на Чукотке случаем, мы собираем плавник и разводим настоящий огонь, где мы вновь предпринимаем бесплотную попытку подсушить мокрые печенья (после похода мы нашли ещё много мокрых леденцов, а также не вполне сухих вафель). Кто-то собирает большие мокрые тундровые подберёзовики, которые мы тут же варим и едим вместе с макаронами; а после обеда привычные уже взмахи вёсел, плеск Амгуэмы за бортом и невысокие северные сопки. На ночлег мы встаём уже ночью. Впоследствии это стало обычной практикой, ведь тут светло круглые сутки. Но я ничуть не жалею об этом, ведь любоваться оранжевым закатом и синими сопками можно до бесконечности долго, а это бывает только во время заката.
Ветер трепал палатку. Под его тяжестью она прогибалась и туго натянутые её бока сотрясались под силой стихии; серое чукотское небо стало ещё ниже, чем обычно, а солнце совсем скрылось за белыми тучами; тундра стелилась под ногами ровным жёлто-зелёным слоем. Единственным выделяющимся пятном в этом северном пейзаже был балок, чёрным силуэтом стоящий недалеко от обрыва. Внутри всё, как всегда: от стены до стены протянуты деревянные нары, в углу жарко натопленная печка, рядом с ней – небольшой стол. На полу слой песка и мусора, оставшегося от предыдущего хозяина. Балки на Чукотке милы и дороги сердцу каждого путешественника, ведь это значит, что тут кто-то был до тебя. Приятная и утверждающая мысль посреди вечной мерзлоты… Кроме того в там на узких, прибитых кверху полках, как правило, можно найти немного продуктов: чуть гречневой крупы, банка тушёнки, половина пластиковой бутылки с сахаром, чай. С голоду не умрёшь. А когда балок покидаешь ты, то должен тоже оставить что-то из еды. Таков закон тундры. Таков негласный закон людей.
Вообще страшно представить, что может быть с человеком, оказавшимся в этих краях без запасов, без ружья, без тёплой одежды. А сколько людей навсегда осталось лежать в холодной и неприветливой тундре посреди синих сопок, под солнцем, ходящим по кругу? О чём они думали в момент смерти? Горели ли их сердца мечтой первооткрывателя в тот момент, не жалели ли они о таком исходе? Думаю, все они достойны минуты молчания от каждого путешественника, побывавшего в этих краях.
Но мы не первооткрыватели, у нас нет проблем ни с едой, ни с одеждой – ни с чем. Ни с чем, кроме погоды, которую и остаётся, что передать в балке, сидя на высоких нарах. Сидеть весь день тяжело, поэтому мы уходим на непродолжительную прогулку на высокий берег Амгуэмы. Ветер дует с такой силой, что близко к краю подходить опасно, поэтому скоро мы возвращаемся обратно в нашу «крепость», осаждённую непогодой. Вечером ветер будто стих и небо стало уже не таким низким и вроде не таким серым и мы, воспользовавшись погодным окошком, быстро садимся в лодки и отгребаем от берега. Погода, кажется, поняла, что несколько незадачливых людей захотело её провести, и решила показать себя в полной красе. Сначала задул ветер, поднявший сильную волну на реке. Лодки чуть не перевернуло, поэтому их пришлось тащить волоком около болотистого и крутого берега. Не раз я чуть не оставила в жидкой грязи свои сапоги, не раз я чуть не упала в холодную воду, толкая острым веслом бестолковую лодку. Дальше так идти было нельзя, поэтому мы вновь сели в наши «корабли» и приготовились грести. Но тут пошёл дождь. Сначала он лишь накрапывал, но довольно скоро, войдя во вкус, на нас полился настоящий материковский ливень. Ветер не утихал ни на минуту и дул прямо в лицо, щедро заливая туда холодной дождевой воды. В считанные секунды ни на ком не осталось ни одного сухого места, вода была всюду: в небе, за бортом, в лодке, в сапогах; она ливнем стекала с нас, стучащих уже зубами от холода. Была ночь, но о сне не могла быть и речи: надо было продвигаться вперёд.
Фотографии Александры Кузнецовой (https://vk.com/id5576053)
Усталости нет. Холода нет. Дождя нет. Я не мокрая. Я сильная. Мы гребли вперёд, казалось, что прошло уже много часов и что позади осталось уже очень много километров. Иногда дождь затихал, но это было лишь кратковременное затишье перед тем, как начать лить с новой силой. Нет дождя, я не устала. Ничего этого нет. Есть только река, и есть весло, и надо двигаться вперёд. Вдруг что-то изменилось, стало светлее и легче. Никогда не бывает такого, чтобы все беды и горести мира свалились вдруг разом на одного человека, всем даётся поровну и трудностей, и радостей. Дождь закончился и впереди на крутом берегу, поросшем кустами, показался балок. Мы пристали к берегу и с трудом вышли на твёрдую поверхность. Со всех ручьями стекала вода, но на лице каждого сияла широкая и даже несколько бестолковая улыбка: балок! Ну а дальше всё как в сказке: горячая, жарко натопленная печь, мокрые вещи, развешанные по всему помещению, и ужин. Кажется, это были макароны с тушёнкой. Впрочем, может, и гречка. В разбитом окне разливался рекой закат, Амгуэма затихла и теперь тихо-тихо плескалась в берегах, стихия закончилась… Мы стали уже подумывать о ночлеге, но тут кто-то почувствовал странный резкий запах. Под столом растеклась вонючая жёлтая жижа – масло, а это значит, что спальники тут не расстелишь. Ставить палатки в тундре, заросшей кустами и бурьяном, не представлялось мудрым, поэтому решено было идти дальше. Расставаться с натопленным балком было жалко чуть ли не до слёз, но делать нечего – раз надо, так надо. Мы надели не просохшие ещё вещи и вновь столкнули лодки в воду. Сразу стало холодно, но после нескольких взмахов весла кровь разогналась и стало даже приятно. После заката наступил рассвет и сопки из синих стали голубыми, небо всполыхнуло последний раз красным: наступило утро.
Вдруг на горизонте показался дом. Мы пристали к берегу и с надеждой зашли внутрь. На нас сразу дыхнуло теплом; внутри было восемь отдельных нар, какой-то небольшой стол и большая, просто невероятная лужа на полу. Дров ни в доме, ни в его окрестностях тоже не было… Готовить можно было бы и на газу, а на лужу никто и внимания обращать не стал бы, но без огня не просушить мокрых вещей. К тому же, на карте, недалеко от этого балка, значился посёлок Геологическая. Туда и решено было плыть. И вот мы, второй раз за ночь распрощавшись с мнимым ночлегом, оттолкнулись от берега, сели в лодки и погребли дальше.
Когда мы пристали к берегу в третий раз, небо было уже совсем по дневному голубым, и солнце ярко светило где-то на горизонте. На берегу, в отдалении от реки, стояла целая деревня с большими деревянными домами и дорогой, петляющей по тундре. Мы выбрали дом по вкусу и сразу легли спать. Было пять утра.
Дорога вилась между чёрными бархатными сопками, но уже через несколько метров с правой стороны возник обрыв. Там, на самом его дне раскинулся забытый Иультин – конечная цель нашего путешествия. Я говорю «конечная цель», потому как путешествие само по себе и есть цель, но у него должен быть свой финал. В этом путешествии финалом стал самый большой заброшенный посёлок Чукотки. Сегодня о нём знают очень немного людей, и все они живут преимущественно на Чукотке. Туристов тут нет совсем, местных жителей – тоже. Среди постоянных обителей посёлка значатся лишь медведи, которые помогают времени и климату разрушать дома, да несколько человек из дорожной службы, которые живут в одном из заброшенных домов, что стоит на отшибе Иультина. Но тем не менее посёлок ещё не совсем умер. Он жив частично благодаря дороге, которая начинается в Эгвекиноте (современный райцентр Иультинского района) и тянется дальше на север до мыса Шмидта. Он также всё ещё живёт в памяти иультинцев, которые вынуждены были уйти из своего дома, но никогда не забудут его. Я не раз слышала, что место тут очень депрессивное и особенно в плохую погоду. Ну а когда она тут хорошая? На чёрных сопках, плотно окружающих посёлок, постоянно мокрой тряпкой лежит белый туман; жары тут тоже почти никогда не бывает – Заполярье… Но мне Иультин видится другим: приветливым и гостеприимным.
Своим рождением Иультин обязан геологу Миляеву, который в 1937 году нашёл тут одно из крупнейших в мире месторождений полиметаллов. Благодаря ему же тут возник завод, а с 1953 года Иультин официально существует на карте Чукотки. Ну а дальше посёлок стал самым большим, самым обеспеченным и самым труднодоступным поселением в этом суровом крае и оставался таким вплоть до середины девяностых, когда страна не смогла далее обеспечивать его жизнь.
Я сижу недалеко от развалин завода и вспоминаю путь до Иультина. Сразу после той штормовой ночи на лодках был ясный и красивый день. Оставшиеся пятнадцать километров мы выгребли очень быстро и пристали к берегу, где нас встречал улыбающийся мужчина с неопределённым возрастом. Ему могло быть сорок пять, а могло и шестьдесят, на нём были высокие болотники и старый полинялый свитер. Звали его Сан Саныч ( впоследствии я встречу его в анадырском аэропорте после похода в Провидения и не узнаю – так цивильная одежда меняет человека). Сан Саныч приехал сюда на своей моторной лодке специально для того, чтобы после нашего похода в Иультин отвезти до базы Геологическая. Он был душевным, как большинство северян, и сердобольным, как почти все люди в возрасте.
— Девушки, это что же вас угораздило сюда приехать? Ой, оно вам надо надрываться так?
Сразу после этих слов с берега послышался довольно-таки сердитый окрик нашего руководителя: «Девочки, а лодки за вас кто разгружать будет?». Сан Саныч охнул и присел.
Когда он выезжает в тундру, то живёт в небольшом балке, где есть печка, нары и все стены утыканы гвоздиками, где постоянно сушатся мокрые вещи. Когда мы расспрашивали его про дорогу в Иультин, то он сразу вручил нам ключ от своей «шхуны» (он, как и ещё несколько людей временами бывает в Иультине и имеет там свой дом) и посетовал, что больно много медведей там развелось:
— И вырывают, главное, куски целые из стен! А я сиди потом, латай это всё за ним… Я уже доски с гвоздями разбрасывать начал около своей «шхуны», это хоть как-то их сдерживает. Ну вот я туда поеду после вас, посмотрю, что медведи опять там натворили… Ой, бед от них не оберёшься!
Стоял прекрасный день и мы сразу после обеда отправились в радиальный поход до самого большого деревянного моста в мире, который находился примерно в четырёх километрах от балка Сан Саныча. Жизнь иногда бывает удивительно ироничной: надо же самому большому в мире деревянному мосту было возникнуть именно на Чукотке, за Полярным кругом, где деревьев вообще нет?
Сначала мы шли извилистому каменистому берегу небольшой реки, ну а потом на нашем пути возникли кусты. Большие, в человеческий рост и даже чуть повыше. Росли они, разумеется, очень густо и прямо в болоте, так что идти через них надо было чуть ли не с закрытыми глазами и отчаянно, размахивая руками, чтобы продраться сквозь чащу маленьких острых веточек. Всё это проходило по колено в воде, что удовольствия тоже доставляло не сильно-то много. Кустов было относительно немного и вскоре мы вышли на верхушку сопки, где увидели ретирующегося от нас… лося. Удивившись, верно, не меньшего самого сохатого, который уже скрылся вдалеке, мы перевалили через сопку и ещё через некоторое время увидели мост. Точнее, его деревянные останки. Середина моста отсутствовала, так что перейти по нему на ту сторону уже нельзя. А несколько десятилетий назад этот гигант представлял собой, наверное, поражающее зрелище: кругом, куда ни кинь взгляд, стелется жёлто-зелёная тундра, а через реку перекинут огромный деревянный мост…
Фотографии Александры Кузнецовой (https://vk.com/id5576053)
Путь до Иультина не трудный: около двадцати шести километров по дороге. По дороге несколько раз попадаются развалины небольших каменных домов на одну-две комнаты. Это «командировочные дома», которые не раз давали приют человеку, которого застала врасплох пурга. Здесь была печка, можно было согреться и переночевать. Теперь же на останках былой заботы о людях мы кипятили чай в котелке на газовой горелке. На стенах дома росла трава, а в стенах появились бреши.
Под конец пути дорога идёт вверх через перевал, слева и справа вырастают чёрные каменные стены – сопки. Они же окружают посёлок, который лежит внизу в долине. Мы ночевали в обжитой «шхуне» Сан Саныча. Это был настоящий, довольно большой дом, с просторными сенями, где хранился рабочий инструмент, маленькой кухней, несколькими комнатами и баней. Интерьер дома не менялся где-то с девяностых годов: об этом говорит плакат с полуобнажёнными девушками (я с детства помню аналогичные плакаты в разных светских журналах), ковры на стенах и невскрытая упаковка красного перца моего года рождения. В небольшом шкафу у окна целый склад книг о Чукотке! В том числе тут есть, конечно же, Куваев. Дом изящно дополнен четырьмя медвежьими шкурами, прибитыми на стенах, и частыми решётками на окнах – от медведей.
Если выйти из дома и повернуть направо, то довольно скоро выйдешь на главную улицу посёлка. Она довольно широкая, с множеством домов культурно-общественного назначения, в которых легко угадываются то школа, то библиотека, то дом культуры. Есть даже небольшое здание Союзпечати. Мы заходим в первое попавшееся здание, и с порога становится понятно, что это была школа. Прямо у входа раздевалка, тут ещё целы крючки, на которые вешали пальто. Толкаем дверь слева и оказываемся в кабинете начальной школы. А где ещё может лежать плакат «Прощание с букварём» и пластмассовый Буратино? Я беру его в руки и у длинноносого сразу же отваливается розовая облезлая нога. Не беда! Легко вправляю конечность калеке и он вновь как новенький – суровая игрушка, в Советском Союзе сделана. Далее поднимаемся на второй этаж, тут явно был кабинет биологии. Он весь порос чем-то зелёным, но на стенах всё ещё виднеются вечные школьные плакаты плоского червя и человека в разрезе. Все кабинеты в аварийном состоянии: побелка лежит на полу, от стен отваливаются куски, под ногами оторванные доски. Как бывший школьный учитель я ощущаю даже некую тоску и ностальгию. Ещё немного побродив по оплоту знаний, мы выходим и идём до конца улицы. Там красивое зелёное здание с белыми колоннами – это дом культуры. На стене барельеф: мужчина с музыкальным инструментом, напоминающим многоствольный авлос. Мы заходим внутрь… Скажите, случалось ли вам неожиданно, в забытом Богом месте, найти своё детство? Теперь я могу сказать, что мне случалось. Я стою в вестибюле перед гардеробом, на полу валяются билеты на концерты и спектакли, даже партийное удостоверение, но что вижу я? Зима, толпа людей толчётся в тесном вестибюле, пытаясь всунуть седовласой гардеробщице целую охапку пальто. Та с неприкрытым возмущением восклицает: «Что вы мне даёте? Без петельки не возьму, за что мне вешать?!» и выхватывает пальто у кого-то другого. Женщины, успешно сдавшие верхнюю одежду, прихорашиваются перед зеркалом, мужчины косят глазом в сторону буфета – авось успеют до начала. Постепенно вся эта разнопёрая толпа проходит в зал, оставив за собой на полу грязную лужу из растаявшего снега. В зале бордовые жёсткие откидные стулья. Они уже изрядно старые и поношенные, поэтому обшивка мечтами порвана и оттуда торчит тёмно-жёлтый поролон. Зрители долго и шумно усаживаются, многие то и дело вскакивают со своих мест, чтобы дать пройти тем, кто сидит рядом. Вдруг разом гаснет свет и все замолкают. Прожекторы высвечивают сцену, куда выходит некая дама в «нарядном» платье. Помните, раньше у всех женщины были «нарядные» платья? Они надевались исключительно праздникам, волосы накручивались на бигуди или взбивались в хитроумные причёски, напоминающие мочалку, щёки румянились, а на глаза накладывался плотный слой голубых и зелёных теней. И все тогда этой даме говорили: «Какая же ты сегодня нарядная!» Итак, выходит дама и объявляет начало представления. После его окончания все выходят из зала и направляются в гардероб, где повторяется вся сутолока и суета, только теперь вещи не всучивают гардеробщице, а забирают. Затем все выходят на улицу, а там… пустынная улица с заброшенными домами, где уже давным-давно разбиты все окна, а на дороге видны следы медвежьей жизнедеятельности и свежие отпечатки их мощных лап. Нет, я не в детстве, я в заброшенном посёлке Иультин на Чукотке, а в доме культуры за моей спиной уже много лет, как стих последний послеконцертный гул. Тут уже больше двадцати лет нет никаких гардеробщиц, никто не ругается, что на пальто нет вешалки-петельки, а в буфете никто не звенит бокалом с шампанским. Но всё каким-то чудесным неповторимом образом живо в нас самих. Дух эпохи витает в здешних домах и исчезнет он, наверное, лишь тогда, когда тут сгниёт последний дом.
Фотографии Александры Кузнецовой (https://vk.com/id5576053)
Кузнецова Александра
Родилась в Москве в 1990 году, после 9 класса поступила в МГАХУ памяти 1905 года на отделение театрально-декорационной живописи, которое закончила в 2009 году. В 2016 году успешно окончила МГАХИ им. Сурикова. Во время учёбы принимала участие в различных выставках ( в том числе в ЦДХ и была персональная выставка в Анадыре).Работаю в различных жанрах, но самым любимым является пейзаж. Некоторые работы находятся в частных коллекциях в России и в Европе. С 2015 года является членом Русского Географического Общества.
Кузнецова Алина
Родилась в 1992 году в Москве, в 2008 году поступила на филологический факультет МГУ, окончила его в 2013 году. Знаю 3 иностранный языка, имею несколько публикаций (в том числе на сайте РГО и полярной команды «Метелица»). С 2015 года является членом Русского Географического Общества.
